Статья из ежемесячного журнала «Декоративное искусство СССР» (№7/164, 1971 г.), повествующая об открытии первой в Ленинграде выставки декоративно-прикладного искусства в ЛОСХ.

Н. Леонидов. Заметки критика

Первую Ленинградскую выставку декоративно-оформительского искусства готовили без расчета на публичный успех.

Инициаторами и энтузиастами были сами участники; они нуждались в выставке по таким прозаическим, можно сказать, житейским причинам , о который трудно поведать, но легко догадаться, узнав, например, что из нескольких сотен художников-оформителей Ленинграда членов творческого союза лишь 20, да и те периодически страдают от комплекса жанровой непризнанности («Вы же понимаете, что некоторые нас даже за художников не считают»).

Не только предельно сжатые сроки, но и состав, структура, принципы организации выставки были продиктованы теми же прикладными и функциональными соображениями: для того чтобы продемонстрировать высокое качество оформительских работ, решили экспонировать фрагменты вещей в материале.

Кто мог договориться с заказчиком, представил кусок натуры, у кого была копия – принес копию, у кого не было – сделал специально для выставки.

Вскоре обнаружилось, что нет денег на специальное экспозиционное оборудование. Достали несколько столов, витрин, два автоматических диапроектора, и художник Л. Ляк постарался все расположить так, чтобы было «словно специально задумано».

Чего никто не ожидал, так это, конечно, очереди.

***

Когда повалил народ, когда обнаружилось, что молодые люди предпочитают отстоять очередь, чтобы посмотреть проект оформления кафе «Север», вместо того чтобы отсиживать это время в самом кафе; когда выставку продлили, потом опять и, наконец, продлили настолько, что поломались графики обоих выставочных залов ЛОСХа, — ее организаторы уже не только торжествовали, но и выражали некоторое замешательство: «Мы не готовы к такому наплыву… Мы видим недостатки яснее, чем публика».

Вскоре после открытия выставку посетили партийные руководители города. Они советовали ознакомиться с ее экспозицией работникам всех шестнадцати райкомов. Когда выставку посмотрели секретари райкомов, они стали советовать то же самое директорам предприятий и организаций. «Меня часто спрашивают, — объяснил один из них, — кто может оформить директорский кабинет и почему в Ленинграде нет таких специалистов, а оказывается – вот оно, все есть!»

Судя по массе предложений и заявок, выставка привлекла внимание заказчиков из разных городов страны.

Судя по бланкам отзывов, она оказалась необходимой заводским художникам, студентам, школьникам и разным загадочным специалистам, которые почему-то занимаются оформительством у себя на работе.

Как свидетельствуют стенограммы обсуждений, выставка была давно нужна и самим художникам. Короче говоря, первая Ленинградская выставка декоративно-оформительского искусства была неожиданно и единогласно признана значительным событием в культурной жизни города. В пылу организованных и стихийных обсуждений раздавались настоятельные требования ее продлить, мало того, реорганизовать в постоянную, наконец, превратить в какой-то «дизайн-центр», куда каждый мог бы в любое время зайти, узнать, что нового, отдать заказ, получить консультацию…

Когда я думаю о причинах столь мгновенно вспыхнувшего энтузиазма, то прихожу к выводу, что он, несомненно, подогревался тем простым фактом, что выставка пока первая, что она не что иное, как начало…

Однако такова лишь одна из причин, обусловивших успех выставки. Другая, как мне кажется, заложена в точно найденном принципе ее организации.

***

Поднявшись по лестнице, посетитель, как всегда в ЛОСХе, мог заглянуть в распахнутые двери обоих залов, а затем направлялся в тот, на котором написано: «большой». Этот незадуманный эффект позволил художнику выставки организовать пространство экспозиции как целостную структуру, воспользовавшись для такой цели классической, давно проверенной схемой: в торце большого зала была установлена прямоугольная конструкция с решеткой крупных фотографий, справа и слева были отгорожены «нефы», а балкончик второго этажа превратился в «хоры». Сходство с храмовой планировкой было не ассоциативным, и потому ни для кого не оскорбительным, и теперь, находясь в любом месте выставки, посетитель чувствовал ее в целом: внизу – общественные интерьеры, «на хорах» — музеи и выставки, в малом зале – дизайн, плакат, газосвет. Такая предельная прозрачность пространственной структуры позволила, в свою очередь, перенести доминанту зрительного восприятия с неожиданностей и контрастов, что практикуется обычно, на бесконечный повтор. Разглядывание планшетов превращалось в мерное, ритмическое, завораживающее путешествие по варьирующимся внутри проектов иллюзорным пространствам: музей, музей, музей.., и тем достигался особый эффект, который давно изучают теоретики гипноза (если не ошибаюсь, он называется «фасцинацией», что значит «очарование»).

Одним словом, все проекты вместе смотрелись несравненно лучше, чем каждый по отдельности. Что нравилось, то очаровывало, что не нравилось, казалось несущественным. За мерным течение оформительских работ вырисовывался новый Ленинград… И чтобы понять, как это было, мы должны коснуться третьей особенности выставки, которая связана с ролью декоративных фрагментов в оформлении современного интерьера вообще.

***

«Нужно заметить, — говорил Гоголь, — что у некоторых дам, это не то, что у всех, есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица так первая и бросится всем в глаза… У которой же хорошие плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, как она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее. Таким образом, — говорил Гоголь, — думают иные дамы». Но таким же образом, прибавим мы, думают иные художники.

Да и как иначе? Поговорите с любым из них, и вы узнаете, что в большинстве случаев, за минусом уникальных, художника приглашает не архитектурная, а эксплуатирующая интерьер организация; что принимая заказ, оформитель видит голую, непонятно, для чего задуманную «коробку», для приемлемой отделки которой под руками нет ни материалов, ни строительной базы, ни соответствующей вкусу мебели; что члены художественного совета, утверждая проект, как правило, ясно понимают: все останется «на бумаге»,кроме того, что художник способен сделать своими руками. Но и в этом была бы лишь половина беды, если бы, вглядываясь в эстетику современной оформительской стилистики, мы не догадывались, что стандартные формы функционального оборудования сегодня вызывают у художника негативный эстетический импульс. А поскольку ни изменить, ни даже предвидеть их нельзя, то Великий Петр с его фортециями оказывается столь мил сердцу оформителя как раз потому, что вступает в конфликт с той архитектурой, внутри которой призван существовать. А это значит, что рукотворный барочный фрагмент неминуемо служит в этих условиях задачам эстетической магии: роскошное декоративное панно в «Салоне причесок» (авторы Дориан Голдобин и Михаил Ивеницкий) делает окружающий интерьер практически незаметным, а рисованный занавес для ресторана «Лама» (художник Д. Городецкий) одним своим масштабом этот зал зрительно убивает.

Но на  выставке… Тут рукотворный фрагмент существует в натуре, интерьер – в проекте или на фотографии. Магический заряд направляется не на функциональное наполнение интерьера, а на зрителя. Наша реакция необыкновенно усиливается, мы приучаемся как раз к такому восприятию «синтеза», на которое рассчитывал художник, превративший в творческий метод маленькую слабость иных дам.

Такова, на мой взгляд, третья причина, обусловившая необыкновенный успех Ленинградской выставки.

Н.Леонидов, «Заметки критика». Журнал «Декоративное искусство СССР» (№7/164, 1971 г.)